Отрицание в фильме «Хиросима, моя любовь»

Перед тем, как описывать впечатление от фильма, мне бы сразу хотелось вытолкнуть политическое измерение картины. Да, несомненно присутствующего, если и не в изобилии, то в достаточной мере, чтобы быть с легкостью прочитанным, не прибегая к додумыванию и фантазии. Однако это измерение – лишь отражение исторического контекста 50-х годов ХХ века, контекста, пытающегося переосмыслить в форме искусства события очередной мировой войны. Сюда я отношу театрализованные сцены бинарных оппозиций Запада и Востока – вспомним очевидную полярность митинга – западные демонстранты с плакатами, калькуляция силы ядерных и водородных бомб, которыми они пытаются объяснить ненависть к человеку – с одной стороны, и колонна японцев с традиционными поминальными венками в руках – с другой; а еще пустая пачка американских сигарет несуществующей марки “Peace”, сигареты, которые давно превратились в пепел, которым когда-то был покрыт разрушенный город; а еще «много рекламы мыла», которую мы не видим, но о которой нам говорят, мыла, которым, видимо, хотелось бы отмыть самих себя; и лозунг «против принципа неравенства». Но повторюсь: да, политика отчетливо проявлена, однако мне она не кажется ни главной, ни даже оттеняющей стороной основного плана картины.

Доминирующим же в фильме мне видится история отрицания. Картина изобилует такими означающими, как ничего (rien), частица «не» (ne), никогда (jamais, never), название родного города главной героини – Невер (Nevers). Приведу несколько примеров. Вот фраза – Я никогда не вернусь в Невер (je ne reviens jamais à Nevers) – кажется, что это двойное отрицание (никогда в виде ne…jamais и никогда в виде (N)never(s)) математически превращается в свою противоположность. И настойчивое, почти навязчивое повторение этой фразы, словно говорит нам об обратном: я не только вернусь в Невер, но я оттуда, никогда и не уезжала.

Сумасшествие в Невере, о котором говорит этот «первый японец в её жизни», тоже можно рассмотреть с точки зрения означающих: отрицание через свою противоположность. Главная героиня «сомнительной нравственности», потому что «сомневается в нравственности других людей», говорит: Je suis folle de toi, я схожу от тебя с ума – от тебя, немецкого захватчика, человека, на языке которого французское folle может быть прочитано как немецкое voll - полный, законченный, лишенный нехватки. Таким образом, сумасшествие, которое имело место в Невере – это продукт обретения невозможной полноты, полноты меланхолической, сначала мерцающей – в сарае, в развалинах, в гостиничных номерах, а затем непрерывной полноты – повсюду. Словно оставленная лежать в одиночестве, на остывающем теле своего двадцатитрехлетнего невозможного любовника, главная героиня оказывается лицом к лицу с тем, кто по ее же словам дарует ей нарциссическое желание «любить снова», но уже на другом конце полушария.

Демонстрация отрицания не всегда обозначена в фильме формально, не всегда обозначена в визуальном образе. А порой герои как будто запутываются и в языке, забывая использовать отрицания там, где это необходимо. Например, диалог, в котором ярко явлено это неумение пользоваться отрицанием по месту. Он говорит, что счастлив со своей женой. Она говорит, что счастлива со своим мужем. На что он добавляет с усмешкой: "Так было бы слишком просто". И здесь я задаюсь вопросом: как так? Было бы слишком просто сказать друг другу – я не счастлив со своей женой, а я не счастлива со своим мужем? И в таком случае проще было бы от того, что в воображаемом порядке была бы найдена причина, которая могла бы удержать распад? Но распад это как раз то, к чему стремится главная героиня. Чуть ли не с одержимостью она повторяет раз за разом: Qui est tu? Tu me tues. Tu me fais du bien ! Dévore-moi ! Убей меня! Поглоти меня!

Еще где-то в первой части фильма мы слышим фразу главного героя: "Ты как тысяча женщин вместе", на что она отвечает: "Это потому, что ты меня не знаешь". Здесь она, сама того не подозревая, впервые артикулирует истинное отрицание.